Очень удобно быть водопроводным краном. Повернул ручку у самого себя - и хлынули мысли ничем не сдерживаемым потоком. И сразу станет легко и просто, не надо захлебываться больше в мутном водовороте идей и размышлений, не будет более пауз и бессвязных фраз. Всему свой черед - все успеет излиться на благодарных слушателей. И будет так до тех пор, пока не найдется один неблагодарный. Пока не подойдет вплотную какой-нибудь Козьма Прутков и не изречет, проведя задумчиво рукой в струе и брезгливо отерев пальцы от ржавчины: "Если есть у тебя фонтан - заткни его". Чайник. Вот мечта любого себялюбца. Быть чайником - верх наслаждения. Притаившись в сумрачной тишине, злорадно улыбаться, подкарауливая момент. А когда все рассядутся в дальней комнате, разместившись поудобнее в мягких креслах или диванах, забыв совершенно о существовании безобидного на первый взгляд чайника, именно тогда, сперва тихонько, а потом все громче и громче - свистеть. Надрывным оглушающим звуком, чтобы все повскакивали с насиженных мест и кинулись, бросились стремглав - к тебе, любимому. Людей надо уметь привлекать, притягивать, пусть даже таким нечестным, подлым способом. Быть в центре внимания, заставить всех плясать вокруг себя - что еще надо? Эгоизм - это не образ жизни. И не образ мышления. Это - попытка выжить. Выжить при помощи доноров-альтруистов. Брошенные в гигантскую кофемолку властной рукой, Эгос и Альтрус дополняют друг друга. Их раздельная жизнь невозможна. Их взаимодействие одинаково на всех уровнях - начиная с лишайника-паразита, присосавшегося к могучему дереву, снисходительно жертвующему себя в пользу маленького эгоиста, и кончая изможденной нашей планетой, которая рождена быть альтруистом и оставаться таковым до скончания света, отдавшись во власть мириад копошащихся на ней людишек, впивающихся острыми иглами буров в ее бугристую кожу и прогрызающих в недрах Земли атомные дыры. Даже любовь - всего лишь "жертвование" себя во имя другого.
Любовь многолика. Граммофон, изогнувшись черной рукой, нежно гла- дит крутящуюся от счастья пластинку, лаская ее алмазной иглой. И звучит музыка. Бравурное вступление, оглушающее и ослепляющее, переплетенное тончайшей вязью нот Счастья и пронизанное трелями влюбленного соловья, пора- жает сознание и парализует разум. Но пластинка крутится, и игла, неумолимо следуя по спирали, не собирается зацикливаться в самом начале. Вступление спадает, переходя в нечто плавное и затянутое, даже занудное. Становится слышно, как поскрипывает игла, подпрыгивая на неровностях дорожки. Появляется тревожное предчувствие, что музыка сейчас сменится. Игла опять подскакивает на очередной выбоине. Играет Requiem. Свет медленно тухнет, и по комнате, шурша, разлетаются пожелтевшие нотные листы. Заканчивается все банальнее, чем можно предположить. Со звонким щелчком срабатывает автостоп, и игла, сверкая алмазом, подпрыгивает над истерзанной пластинкой, хищно трепеща. Чья-то рука, протянувшись сверху, поднимает исцарапанный диск и повертев, выкидывает. На его место ложится новый, сверкая нетронутой поверхностью - очередная трепещущая романтическим сердцем жертва. Распрямившись, игла бросается к самому началу пластинки - музыка играет вновь, почти такая же, мало чем отличающаяся от предыдущей. Все повторяется, одна спираль замыкается другой. Любовь приходит в платье белом, а уходит в черном саване. Вы никогда не обращали внимание на то, как выглядит свадебная фата невесты в темноте? Она черна, как уголь, а если присмотреться, то с внезапным ужасом осознаешь, что видишь то, чего не видел раньше, видишь то, что можно увидеть только в темноте - на одеянии чем-то кроваво-красным начертано: "Errare humanum est"[*]. Страх оглушительным ударом отбрасывает назад, ты пятишься, хватая руками пол и беззвучно разевая дрожащий рот, но уже поздно, слишком поздно знать это, илучше бы ты никогда этого не видел, никогда не знал!
... Асфальт шоссе опять разматывается извивающейся лентой, ложась с ласкающим слух шорохом под колеса. Машина вновь в который раз мчится куда-то в серо-моросящей мгле, оскалившись светом фар, словно неутомимая гончая, преследующая неизвестную добычу, а дворники размашистыми взмахами сметают со стекла брызги воды, неутомимо борясь со все новыми и новыми потоками, изливающимися сверху. И остекленелому взгляду, уставившемуся в бесконечную ленту дороги, чудится, что вместе с водой со стекла водяными потоками стекают боль и обида. Руки сжимают руль, а нога - она словно кормит стального зверя, который радостно взревывает мотором каждый раз, когда поддаешь газ. Ускорение приятно вдавливает тело в кресло, стрелка спидометра прыгает вправо, становится уже опасно, но мозг не знает страха. Страх был раньше, а теперь это - словно игра, в которой не суждено быть проигравшим, равно как и выигравшим. Серая трасса наматывается на колеса, впереди идущие машины резко уходят вправо, испуганно вспыхивая лампами стопфонарей, а ты, слившийся в единое целое с автомобилем, летишь дальше по шоссе, ведущему в никуда и идущему ниоткуда...
Странно. Странно сознательно спутывать мысли в невообразимый клубок, а потом днями корпеть над ним, старательно расплетая. И каждый вечер, ложась спать и смотря в пустой потолок, смутно белеющий в вышине, задумываться над одним лишь вопросом - почему веревка, брошенная куда-нибудь, обладает удивительным свойством со временем сама собой заплетаться в кошмарные узлы, которые самому-то трудно завязать. Чем дольше полежит, тем больше узлов, больше узлов! Непонятно. С этим и засыпаешь. Надо просто сделать для себя выбор. Понять, на какой планете для тебя уютнее. Эгос или Альтрус. Надо сделать выбор для себя раньше, чем это сделают за тебя другие. Судьба чайника и водопроводного крана была предрешена. Симбиоз двух противоположностей, раздельная жизнь которых невозможна. И они не будут ругаться и ссориться из-за своих амбиций, они знают, что поменять что-либо не в силах.
... Машина летит по шоссе - серой борозде, прорезавшей леса и горы, а откуда-то сверху на нее неумолимо опускается гигантская граммофонная игла, поблескивая алмазом. Дворники машут, счищая серую пелену, и изнутри, из удобного кресла, с которым уже сросся - спираль видится прямой, уходящей вперед. И поверить в свое заблуждение невозможно, слишком нелепым оно кажется. Но ведь когда-то и земля была для людей плоской, а еретиков сжигали на кострах...

17 Сентября 1998.

* Errare humanum est (лат.) - "Человеку свойственно ошибаться".

Noob Saibot